Неточные совпадения
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами
на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом!
Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил в военной
службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то
пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и
на службу, и в отставку, и в Петербург, и
на край света.
Чиновный люд,
Покинув свой ночной приют,
На службу шел.
— Как я могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят
идти против тебя —
пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих.
На что это будет похоже, если я от
службы откажусь, когда
служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Савельич встретил нас
на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные признаки моего усердия к
службе. «Что это, сударь, с тобою сделалось? — сказал он жалким голосом, — где ты это нагрузился? Ахти господи! отроду такого греха не бывало!» — «Молчи, хрыч! — отвечал я ему, запинаясь, — ты, верно, пьян,
пошел спать… и уложи меня».
— Думаю — подать в отставку. К вам, адвокатам, не
пойду, — неуютно будет мне в сонме… профессиональных либералов, — пардон! Предпочитаю частную
службу. В промышленности. Где-нибудь
на Урале или за Уралом. Вы
на Урале бывали?
Мы спросили Абелло и Кармена: он сказал, что они уже должны быть
на службе, в администрации сборов, и
послал за ними тагала, а нас попросил войти вверх, в комнаты, и подождать минуту.
Но до сих пор все его усилия напрасны, европейцы сохраняют строгий нейтралитет, несмотря
на то, что он предлагает каждому европейцу по двадцати, кажется, долларов в сутки, если кто
пойдет к нему
на службу.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы
пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру.
На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто
пошел по делам
службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Веревкин несколько дней обдумывал это предложение, а потом, махнув рукой
на свою «собачью
службу», решил: «В семена так в семена…
Пойдем златой бисер из земли выкапывать!»
Лет через пятьдесят, много семьдесят, эти усадьбы, «дворянские гнезда», понемногу исчезали с лица земли; дома сгнивали или продавались
на своз, каменные
службы превращались в груды развалин, яблони вымирали и
шли на дрова, заборы и плетни истреблялись.
Не вынес больше отец, с него было довольно, он умер. Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня
на день. Чем больше было нужд, тем больше работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали в Петербург, оба отличные математики, они, сверх
службы (один во флоте, другой в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем,
посылали в семью вырученные деньги.
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской
службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня взять и свести в карцер. Часть студентов
пошла провожать,
на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не
шли.
Двор был пустынен по-прежнему. Обнесенный кругом частоколом, он придавал усадьбе характер острога. С одного краю, в некотором отдалении от дома, виднелись хозяйственные постройки: конюшни, скотный двор, людские и проч., но и там не слышно было никакого движения, потому что скот был в стаде, а дворовые
на барщине. Только вдали, за
службами, бежал по направлению к полю во всю прыть мальчишка, которого, вероятно,
послали на сенокос за прислугой.
— Хвалился ты, что Богу послужить желаешь, так вот я тебе
службу нашла… Ступай в Москву. Я уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за ним
пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так ты покуда походи по Москве да посбирай. Между своими мужичками походишь, да Силантий
на купцов знакомых укажет, которые к Божьей церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
—
Слава Богу — лучше всего, учитесь. А отучитесь,
на службу поступите, жалованье будете получать. Не все у отца с матерью
на шее висеть. Ну-тко, а в которой губернии Переславль?
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но
идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится
на все четыре стороны и затем приютится
на левом клиросе. Там положит руку
на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца
службы.
Один из этих сыновей состоит
на службе,
идет ходко и ко всякому празднику чего-нибудь ждет.
Скучно становилось, тоскливо. Помещики, написавши уставные грамоты, покидали родные гнезда и устремлялись
на поиски за чем-то неведомым. Только мелкота крепко засела, потому что
идти было некуда, да Струнников не уезжал, потому что нес
службу, да и кредиторы следили за ним.
На новое трехлетие его опять выбрали всемишарами, но
на следующее выбрали уже не его, а Митрофана Столбнякова. Наступившая судебная реформа начала оказывать свое действие.
Сейчас за огородом и
службами начинались господские поля,
на которых с ранней весны до поздней осени безостановочно
шла работа.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом
шли к ним
на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой
службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то.
Я сказал матери, что после церкви
пойду к товарищу
на весь день; мать отпустила.
Служба только началась еще в старом соборе, когда Крыштанович дернул меня за рукав, и мы незаметно вышли. Во мне шевелилось легкое угрызение совести, но, сказать правду, было также что-то необыкновенно заманчивое в этой полупреступной прогулке в часы, когда товарищи еще стоят
на хорах собора, считая ектений и с нетерпением ожидая Херувимской. Казалось, даже самые улицы имели в эти часы особенный вид.
Теперь выбора не было. Старшим приходилось поневоле
идти к законоучителю… Затем случилось, что тотчас после первого дня исповеди виновники шалости были раскрыты. Священник наложил
на них эпитимью и лишил причастия, но еще до начала
службы три ученика были водворены в карцер. Им грозило исключение…
—
Пошел вон! — сказал отец. Крыжановский поцеловал у матери руку, сказал: «святая женщина», и радостно скрылся. Мы поняли как-то сразу, что все кончено, и Крыжановский останется
на службе. Действительно,
на следующей день он опять, как ни в чем не бывало, работал в архиве. Огонек из решетчатого оконца светил
на двор до поздней ночи.
В прежнее время
на каторге служили по преимуществу люди нечистоплотные, небрезгливые, тяжелые, которым было всё равно, где ни служить, лишь бы есть, пить, спать да играть в карты; порядочные же люди
шли сюда по нужде и потом бросали
службу при первой возможности, или спивались, сходили с ума, убивали себя, или же мало-помалу обстановка затягивала их в свою грязь, подобно спруту-осьминогу, и они тоже начинали красть, жестоко сечь…
Все эти; господа принадлежат к той категории, которую определяет Неуеденов в «Праздничном сне»: «Другой сунется в
службу, в какую бы то ни
на есть» послужит без году неделю, повиляет хвостом, видит — не тяга, умишка-то не хватает, учился-то плохо, двух перечесть не умеет, лень-то прежде его родилась, а побарствовать-то хочется: вот он и
пойдет бродить по улицам до по гуляньям, — не объявится ли какая дура с деньгами»…
— Теперь
пойдете вы с мужем меня
на службу гнать; лекции про упорство и силу воли читать: малым не пренебрегать и так далее, наизусть знаю, — захохотал Ганя.
Был уже двенадцатый час. Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по
службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит.
На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князь решился
идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
— Ничего, ничего я не забыл,
идем! Сюда,
на эту великолепную лестницу. Удивляюсь, как нет швейцара, но… праздник, и швейцар отлучился. Еще не прогнали этого пьяницу. Этот Соколович всем счастьем своей жизни и
службы обязан мне, одному мне и никому иначе, но… вот мы и здесь.
Оказалось также, что
служба не
пошла ему впрок, что все надежды свои он возлагал
на откупщика, который взял его единственно для того, чтобы иметь у себя в конторе «образованного человека».
Его сердитое лицо с черноватою бородкой и черными, как угли, глазами производило неприятное впечатление; подстриженные в скобку волосы и раскольничьего покроя кафтан говорили о его происхождении — это был закоснелый кержак, отрубивший себе палец
на правой руке, чтобы не
идти под красную шапку. […чтобы не
идти под красную шапку — то есть чтобы избавиться от военной
службы.]
— Посердитовал
на меня мир, старички, не по годам моим
служба. А только я один не
пойду… Кто другой-то?
За свою двадцатилетнюю
службу я должен теперь,
на старости лет,
идти на улицу искать свой черствый кусок хлеба…
Перед Вихровым в это время стоял старик с седой бородой, в коротенькой черной поддевке и в солдатских, с высокими голенищами, сапогах. Это был Симонов. Вихров, как тогда
посылали его
на службу, сейчас же распорядился, чтобы отыскали Симонова, которого он сделал потом управляющим над всем своим имением. Теперь он, по крайней мере, с полчаса разговаривал с своим старым приятелем, и все их объяснение больше состояло в том, что они говорили друг другу нежности.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это
пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь
шла по средине улицы и вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и велела приезжать ему
на другой день часам к девяти
на четверке, чтобы после
службы проводить гроб до деревни.
— Это все Митька, наш совестный судья, натворил: долез сначала до министров, тем нажаловался; потом этот молодой генерал, Абреев, что ли, к которому вы давали ему письмо, свез его к какой-то важной барыне
на раут. «Вот, говорит, вы тому, другому, третьему расскажите о вашем деле…» Он всем и объяснил — и
пошел трезвон по городу!.. Министр видит, что весь Петербург кричит, — нельзя ж подобного господина терпеть
на службе, — и сделал доклад, что по дошедшим неблагоприятным отзывам уволить его…
— Ты, однако, прежде хотел поступить
на математический с тем, чтобы
идти в военную
службу, — продолжала Мари с участием.
Все
шло хорошо; но
на шестом году его
службы случилось ему в один несчастный вечер проиграть все свое состояние.
— Всё-с, ваше высокородие! Словом сказать, всё-с. Хоша бы, например, артели, кассы… когда ж это видано? Прежде, всякий, ваше высокородие, при своем деле состоял-с: господин
на службе был, купец торговал, крестьянин, значит,
на господина работал-с… А нынче, можно сказать, с этими кассами да с училищами, да с артелями вся чернядь в гору
пошла!
Потом пили за здоровье Николаева и за успех его
на будущей
службе в генеральном штабе, пили в таком духе, точно никогда и никто не сомневался, что ему действительно удастся наконец поступить в академию. Потом, по предложению Шурочки, выпили довольно вяло за именинника Ромашова; пили за присутствующих дам и за всех присутствующих, и за всех вообще дам, и за
славу знамен родного полка, и за непобедимую русскую армию…
Солдат не
идет уже
на военную
службу, как
на веселое и хищное ремесло, Нет, его влекут
на аркане за шею, а он упирается, проклинает и плачет.
Кутил я таким родом с месяц — больше; только и трезв был, покуда утром
на службе сидишь. Жена, известно, убиваться стала;
пошли тут покоры да попреки.
Иду я это к секретарю, говорю ему: «Иван Никитич! состоя
на службе пятнадцать лет, я хоша не имею ни жены, ни детей, но будучи, так сказать, обуреваем… осмеливаюсь»… ну, и так далее.
И видит Пахомовна: перед нею святая обитель стоит, обитель стоит тихая, мужьми праведными возвеличенная, посреде ее златые главы
на храмах светятся, и в тех храмах
идет служба вечная, неустанная. Поют тамо гласами архангельскиими песни херувимские, честное и великолепное имя Христово прославляючи со отцем и святым духом и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
— Помилуйте, как же это возможно? Да уж одно то во внимание примите, что
служба какая будет!
На одни украшения сколько тысяч пошло-с, лепирии золотые, и все одно к одному-с…
— А как бы вам, сударь, не солгать? лет с двадцать пять больше будет. Двадцать пять лет в отставке, двадцать пять в
службе, да хоть двадцати же пяти
на службу пошел… лет-то уж, видно, мне много будет.
— Теперича его в пот вгонит, — утешала Авдотья, — а к утру потом болезнь и выгонит. Посидит денька два дома, а потом и, опять молодцом
на службу пойдет!
— Я в нем уверен, — говорил старик Люберцев, — в нем наша, люберцевская кровь. Батюшка у меня умер
на службе, я —
на службе умру, и он
пойдет по нашим следам. Старайся, мой друг, воздерживаться от теорий, а паче всего от поэзии… ну ее! Держись фактов — это в нашем деле главное. А пуще всего пекись об здоровье. Береги себя, друг мой, не искушайся! Ведь ты здоров?
В шесть часов вечера его не стало. Черезовская удача до такой степени изменила, что он не воспользовался даже льготным сроком, который
на казенной
службе дается заболевшим чиновникам. Надежда Владимировна совсем растерялась. Ей не приходило в голову, что нужно обрядить умершего,
послать за гробовщиком, положить покойника
на стол и пригласить псаломщика. Все это сделала за нее Авдотья.
— Да,
на казенной-то
службе еще потерпят, — вторил ей Семен Александрыч, — а вот частные занятия… Признаюсь, и у меня мурашки по коже при этой мысли ползают! Однако что же ты, наконец! все
слава богу, а тебе с чего-то вздумалось!